Кроме борьбы с татарами, население городов и уездов, расположенных у Белгородской черты, вело в XVII в и другую борьбу — с угнетением со стороны феодаль­ного государства, с произволом воевод. Исследование Белгородской   черты   будет  неполным,  если   не   рас­смотреть, хотя бы коротко, народные движения, именвшие  и  общерусские  типичные  черты  и  свои  специфически особенности. Здесь, как и в других районах России, вспыхивали, разгорались, гасли и вспыхивали вновь народные дви­жения, волнения, восстания, окрашенные нередко яркой крас­кой классовой борьбы. Белгородская черта не стояла в стороне от классовых битв, сотрясавших Россию в XVII в.  Ее глубоко затронули  и  крестьянская  война  под руководством Степана  Разина,  и  городские восстания   1648—1650  гг.  На родные движения на Белгородской черте в определенной сте­пени изучены советскими историками   (работы Л. В. Черепнина, А. А. Иовосельского, Е. В. Чистяковой, Е. И. Стецюк). однако отдельные волнения   (например, в  Козловском уезде в  1653 г.)  оставались пока сне поля зрения исследователей Выше уже говорилось в общих чертах об экономическом положении мелких служилых людей, составлявших большин­ство населения  на  Белгородской  черте.  При­борные служилые люди  не получали здесь постоянного де­нежного жалованья. Денежные выдачи им обычно ограничи­вались первыми годами после приема их на службу, а затем эпизодическими подачками — в моменты обострения внешне­политической или внутренней обстановки  в стране.  Например, в июле 1670 г., когда весьма реальна была возмож­ность движения Степана Разина или одного из разинских атаманов к Воронежу, воронежские стрельцы неожиданно по­лучили «жалованье» — по 1 рублю. Основой существования и хозяйственного благополучия приборных служилых людей был земельный участок, а изредка также ремесла и про­мыслы.

Угнетение мелких служилых людей со стороны феодаль­ного государства шло не только по линии увеличения нало­гов и повинностей, но и по другим «каналам». Одним из та­ких каналов были наборы в солдаты, начавшиеся на Белго­родской черте, как мы знаем, в 1653 г. Эти наборы резко ухудшали материальное положение стрельцов, казаков, пуш­карей, поселенных драгун, косвенно отражались они и на ка­честве «городовой службы». Приборный служилый человек мог хорошо выполнять военную службу, выплачивать нату­ральные налоги и кормить семью тогда, когда у него «во дворе» были другие взрослые мужчины — сыновья, родствен­ники, которые работали на пашне во время его отсутствия. Само правительство ориентировало на это мелких служилых людей на Белгородской черте в 40-х годах, но затем в 1653 г. и 1658 г. в связи с военными потребностями призва­ло их взрослых сыновей в солдатские полки.

Усиление эксплуатации мелких служилых людей в Белго­родском разрядном полку и на Белгородской черте во вто­рой половине XVII в. отразилось и в русском законодатель­стве. Исходя из военных потребностей страны, правительство во время строительства Белгородской черты в какой-то мере охраняло землевладение служилых людей юга от вторжения крупных феодалов. 1 апреля 1637 г., вскоре после утвержде­ния Боярской думой плана Ф. Сухотина и Е. Юрьева, преду­сматривавшего крупное военное строительство на юге, был принят указ, запрещавший приобретать в южных городах поместья и вотчины служилым людям думных и московских чинов («бояром, и окольничьим, и думным людем, и столь­ником, и стряпчим, и дворянам московским, и жильцом, и дьяком»). Указ сохранял силу до 70-х годов. Не следует думать, что правительство стояло на страже интересов мелких служилых людей юга; правильнее сказать, что оно просто перекладывало на плечи мелких служилых людей черновую работу по строительству черты, отражению татарских набе­гов и освоению края. Когда же дело было в основном сделано, когда мелкие служилые люди своим трудом и ратными подвигами отстояли от татар и освоили для России черноземный край, охрана землевладения служилых людей юга пре­кратилась. В 70-х годах крупное феодальное землевладение распространяется в уездах к северу от Белгородской черты, а в самом конце XVII в.— проникает и на черту.

Выступления народных масс на Белгородской черте против феодального гнета и произвола воевод в 1635—1645 гг., на первом этапе строительства черты, не носили характера открытых восстаний и волнений. Служилые люди ограни­чивались посылками в Москву жалоб, крестьяне стремились, и притом небезуспешно, записью на службу выйти из кре­постной зависимости, широко распространенной формой про­теста было бегство на Дон. Но на второй период строитель­ства черты (1646—1653 гг.) приходится уже много открытых вооруженных выступлений, которые мы и рассматриваем ни­же в хронологической последовательности. Большинство из них связано с известной волной городских восстаний, прока­тившихся по России в середине XVII в. Известия о восста­ниях в других городах, особенно в Москве (1648 г.) и Новго­роде (1650 г.), встречались на Белгородской черте весьма со­чувственно. Некоторые волнения этого периода вспыхивали здесь и по другим поводам.

Ярко выраженную классовую направленность имели вол­нения в Воронежском уезде весной 1646 г. Выше уже говори­лось о подготовке русским правительством в 1646 г. удара по Крымскому ханству, важной составной частью которого являлся поход из Воронежа в Приазовье «вольных охочих людей» под командованием воеводы Ж. Кондырева. Имелось в виду набирать для похода только свобод­ных, неслужилых людей. Правительство неоднократно, осо­бенно после многочисленных жалоб дворян, указывало, что «из служеб, и с тягла, и кабальных холопей, и с пашен кре­стьян отпускать на Дон не велено». Но фактически среди трех тысяч «вольных охочих людей» в Воронеже оказалось много беглых крестьян.
Ж. Кондырева от Москвы до Воронежа сопровождал от­ряд донских казаков во главе с атаманом Павлом Чесночихиным (Федоровым). В Воронеже донские казаки с оружием в руках защищали крестьян и холопов, не давали воеводе и некоторым дворянам забирать своих крепостных. Когда дво­рянин И. Чемоданов нашел в Воронеже среди вольных охо­чих людей семь своих беглых крестьян и попытался совме­стно с Ж. Кондыревым их взять, донские казаки не отдали новых товарищей. Казаки угрожали Ж. Кондыреву, напо­миная ему об участи И. Карамышева. Воронежский вое­вода А. Бутурлин писал в Москву, что среди добровольцев находятся служилые люди, крестьяне, холопы и даже его собственные крепостные, «а донской атаман Павел Федоров и донские казаки стрельцов московских, и беглых боярских холопей, и воронежских стрельцов, и полковых казаков, и пашенных крестьян никому не выдают».

Козловский воевода Р. Боборыкин издевался над мелкими служилыми людьми, использовал их труд в своем хозяйстве, что вызвало к нему ненависть жителей города. Козловцы неоднократно посылали в Москву жалобы на воеводу. Вос­стание в Козлове началось 11 июня 1648 г. Поводом явилось известие о московском восстании, которое привезли в Козлов казак С. Кобузев, стрельцы Г. Самандаков и О. Дружинин.
В восстании участвовали приборные служилые люди и часть детей боярских. Восставший народ разбил дворы и лавки местных богачей. Воевода Р. Боборыкин бежал в Ряжск.
На следующий день—12 июня — восстание перекинулось в «пригород» Козлова — Челновой острожек, населенный стрельцами. Стрельцы Челнового острожка прежде участво­вали в составлении жалобы на воеводу Р. Боборыкина. И здесь среди гарнизона были богачи («прожиточные стрель­цы»), вызывавшие ненависть других жителей острожка. По­водом к выступлению челновцев явился приезд стрельца Г. Бекетова, сообщившего о событиях в Козлове. Стрельцы Чел нового острожка убили богатого стрельца Т. Чубулова «за то, что он мир выел», избили своих начальников (стрелецкого голову, пятидесятников). На этом волнения в Челновом острожке прекратились.

Откликом на московское восстание  1648 г. явилось и городское восстание в Воронеже. Слухи о событиях в Москве дошли сюда еще в первой половине июня, когда в Воронеж прибыл солдатский полк А. Лазарева, направлявшийся в ни­зовья Дона. Полк комплектовался в Москве, солдаты были свидетелями и даже участниками московского восстания. 17 июня в Во­ронеж вернулся полковой казак Герасим Кривушин, ездив­ший туда с жалобой на воронежского воеводу В. Грязного, сидевший там в тюрьме и, видимо, также участвовавший в московском восстании. Г. Кривушин, развернул в Воронеже агитацию, рассказывал, что в Москве «побили» бояр, призы­вал к расправе над воронежским воеводой. До воеводы В. Грязного дошли сведения о готовящемся восстании, ему сообщили, что заговорщики собираются убить его самого, стрелецкого голову, губного старосту, подьячего приказной избы, попа Сергия — наиболее богатого из местных священ­ников и посадских «лучших людей». Этот перечень характе­ризует социальную направленность выступления, расстановку сил в Воронеже: с одной стороны — приборные служилые лю­ди и городская беднота, с другой — воевода, верхушка город­ской администрации из числа служилых по отечеству, бога­тые посадские люди.

Любопытно по своему происхождению и целям волнение в Сокольском уезде. Началось оно 29 июня 1648 г. во время похода сокольских драгун к Козлову. Сокольские драгуны проявили солидарность с восставшими козловцами. Драгуны стали требовать от воеводы И. Ртищева, чтобы тот по­казал им «государеву грамоту» о походе на Козлов, но у И. Ртищева такой грамоты не было. Сокольские драгуны совсем недавно, по царским указам 1647 и 1648 гг. освобо­дились от крепостной зависимости и верили в добрые наме­рения царя. Считая, что воевода скрывает от них царские грамоты, драгуны и по возвращении в Сокольск продолжали «невежливо» требовать показа им грамот. 1-го июля воево­да «побежал к себе на двор», а драгуны увели с собой подь­ячего приказной избы. 3-го июля драгуны, вооруженные пи­щалями и рогатинами (более 300 человек), собрали в Со-кольске «крут» и звали на него воеводу, но тот вместе с на­чальными людьми заперся в башне. В окрестных селах дра­гуны по казацкому обычаю также «збирали круги». В селе Ильином Городище поп Иван от имени всех сокольских драгун написал жалобу на воеводу. Драгун П. Овчинников «с мирскою челобитною» поехал в Москву. Руководителями вол­нений в Сокольском уезде были драгуны Гур Золотарев, Фе­дор Мозолевский, Сергей Богомолов. Сокольский воевода фактически сидел в осаде с 3-го по 27-е июля 1648 г., его распоряжения не выполнялись.

Неспокойно было летом 1648 г. и в ряде западных крепо­стей Белгородской черты. В июле 1648 г. мелкие служилые люди собирали круги в Карпове, грозили «убить каменьем» воеводу в Хотмыжске. Здесь наряду с сообщениями о мо­сковском восстании немалое влияние на развитие народных движений оказывали известия о национально-освободитель­ной войне украинского народа. Сын боярский А. Покушалов говорил летом 1648 г. в Карпове: «На Дону и без бояр жи­вут, а в Литве де черкасы панов больших побили и повыве­ли». До открытых вооруженных выступлений в западной ча­сти Белгородской черты дело в 1648 г., по-видимому, не до­ходило.
Как мы видели, ряд восстаний и волнений на Белгород­ской черте тесно связан с московским восстанием 1648 г. От­клик на черте в виде волнений в Усмани получило также нов­городское восстание 1650 г. Усманские волнения связаны и с принятием нового свода законов — Соборного уложения 1649    г.

Наиболее ярким выражением протеста народных масс России против феодального гнета в XVII в. явилась крестьян­ская война под предводительством Степана Разина, захва­тившая и район Белгородской черты. Восстание началось сре­ди донских казаков, его подняла голытьба верховных дон­ских городков во главе со своим вождем — Степаном Рази­ным. Движение Степана Разина было подхвачено широкими массами и переросло в народное, преимущественно крестьян­ское восстание. Кроме крестьянства и казачества, в восста­нии участвовали другие социальные группы — посадская бед­нота, служилые люди по прибору, хозяйственное и правовое положение которых все более эволюционировало во второй половине XVII в. в направлении сближения с положением феодально-зависимых крестьян. Почва для вспышки кре­стьянской войны была подготовлена в годы, предшествовав­шие восстанию.
В 50—60-х годах XVII в. в России заметно дальнейшее и довольно резкое обострение классовых противоречий. После принятия Уложения по требованию дворян правительство проводит массовые сыски беглых крестьян и холопов в раз­личных областях государства, организует насильственное возвращение тысяч беглых. Это вызывает закономерный про­тест угнетенных, который косвенно проявляется и в измене­нии путей движения беглых на географической карте.

В конце мая  1670 г. правительству стало известно о на­чале восстания на Дону и походе Степана Разина к Волге. Немедленно были направлены    царские    грамоты  в  города Белгородского полка, сообщавшие об «измене» Степана Ра­зина и запрещавшие всякую торговлю с Доном. В Воронеже и Козлове такие грамоты были получены 3 июня, в Коротояке — 5 июня. Воеводы получили приказ не пропускать в ни­зовья  Дона  ни  одного  человека,  на  всех  дорогах  и  у  рек установить заставы. Тех, кто повезет на Дон хлеб или иные припасы, предписывалось «казнить смертью безо всякие пощады». Не предвидя еще размаха восстания, царское пра­вительство решило прекратить подвоз казакам продоволь­ствия, смирить мятежный Дон экономической блокадой, го­лодом. Не отправлено было, конечно, и ежегодное жало­ванье донским казакам; «донской отпуск» 1670 г. не Состо­ялся.

Разинский атаман Федор Колчев, сыгравший большею роль в организации восстания в районе Белгородской черты, является интересной и, на наш взгляд, типичной фигурой среди руководителей движения. Он происходил из крестьян, вырос на Белгородской черте, был драгуном в Добровском уезде, затем копейщиком в Белгородском полку. За пять лет до восстания он ушел на Дон, жил в казачьих городках; в 1670 г. сразу же присоединился к Степану Разину, участво­вал во взятии Царицына и Астрахани, в сражении под Чер­ным Яром. Он имел большой боевой опыт, но в роли коман­дира до осени 1670 г. ему, видимо, выступать не приходи­лось.
7 августа 1670 г. Ф. Колчев находился в составе трехты­сячного отряда, направленного Степаном Разиным к Дону. Интересно, что Степан Разин лично провожал этот отряд «от Царицына в степь 6 верст». На Дону, в Паншине-городке, атаман Я. Гаврилов «выбрал» Федора Колчева и казака Фе­дора Агеева (в прошлом жителя Козловского уезда) для важного поручения. В верховых казачьих городках Ф. Кол­чев и Ф. Агеев должны были от имени Степана Разина на­брать «охочих вольных людей», а затем подойти с отрядом к Белгородской черте и завязать сношения с полковников Острогожского черкасского полка Иваном Дзиньковским. Установить контакт с И. Дзиньковским Ф. Колчеву было не трудно, так как за укреплениями Белгородской черты, у впадения в Дон речки Колыбелки находилась «слободка», где жили крестьяне полковника. Ф. Колчеву следовало в этой слободке подождать ответа от И. Дзиньковского и, если ответ будет благоприятным, войти в Острогожск, поднять там вос­стание и распространить его по окрестным городам, где «по­бивать» воевод и приказных людей, «кого в городех чернью оговорят».

До получения известия о восстании в Острогожске воево­да Г. Ромодановский медленно двигался из Севска к Белгородской черте, направляясь в район Острогожска и Коротояка. 12 сентября он находился в Судже, здесь его застала весть об острогожских событиях. С Ромодановским в походе был в это время 4491 человек. Г. Ромодановский ускорил движение; «пошел днем и ночью наспех». 13 сентября он был в Карпове, где узнал о подавлении восстания; 14 сентября Г. Ромодановский уже допрашивал в Белгороде Федора Кол­чева.
К району Острогожска и Коротояка стягивались крупные силы царских войск. По распоряжениям, отданным еще в ав­густе, рейтары, драгуны, солдаты шли на службу в Белгород­ский полк. Г. Ромодановский сообщал о том, что «ратные люди к нам в полк прибывают беспрестанно». 18 сентября он выступил из Белгорода, 22 сентября под его командовани­ем в Белгородском и Севском полках насчитывалось уже бо­лее 11 тысяч человек.

Классовая борьба закономерна и неизбежна в феодаль­ном обществе, причем формы ее определяются в значитель­ной мере конкретными условиями, социальными, экономиче­скими, политическими, географическими особенностями дан­ного района и периода. В народных движениях XVII в. в Рос­сии четко проявлялось основное деление феодального обще­ства — крепостники-феодалы, с одной стороны, крепостные крестьяне — с другой. Крестьянство было главной силой анти­феодальных восстаний и волнений. Но в уездах на Белгородской черте большинство населения составляли не крестьяне, а мелкие служилые люди. Их преобладание особенно чувство­валось в 40—70-х годах XVII в. Мало было здесь и посад­ских людей.